Вы знали, что раньше в какой-то стране траур праздновали. Люди устраивали танцы. Пьянку. Праздник.
Сначала, как следует, оплакивали, а потом танцевали. Веселились. Отдыхали.
Вот такой вот траур. И мне кажется, что такой траур заслуживает всё, по чему мы грустим. То, что со временем умирает. Всё, что было нам дорого, но имело неосторожность погибнуть.
Вот так оплакивать -да. Поплакал и забыл. Вычеркнул. Ибо всё. А потом отметил такое радостное событие, что забыл и сто пудов забыл.
Ну разве не счастье?
Мне бы так. Научиться забывать.
Самое тяжелое - не забыть, а простить. И попробовать отпустить. Прощать...

Почему меня тянет на мудаков? Почему я люблю мудаков? Не мудаков я отшиваю. А мудачье самого первого сорта понимает меня без слов.Блин, ну так не должно быть. Почему "я думаю слишком громко" только для одного единственного уродца?
Почему мне протягивают сигарету через секунду, после того как я подумаю, что мне жутко лень лезть в сумку за ментоловыми?
Почему молчанием расписываются пьесы и симфонии?
И "Конец", блин, не конец, а "Продолжение следует...".
И почему только такие уроды, как он могут приходить во сне, но не в телесной оболочке? Вообще без оболочки. Чистый джин. Ни капли содовой.
И зачем звонить писать любить дразнить играть если всё это ёбаная неведомая хуйня.
И если это единичный случай, то я забираю свои слова, что я буду с радостью вспоминать. Нет. Я буду рвать и метать.
Я бы лучше не знала. Слушать теперь кого-то ушами - тяжко. Когда говоришь без слов, слова - золотые пуговицы. Они золото, а молчание, наполненное монологами - серебро.

именно поэтому я всегда так много говорю. Говорила.

Странно, что догоняет только теперь. Опять ощущение, что прошли уже недели. Недели совсем без него. А на самом деле всего два дня.
А он в изгнании. В пожизненном плену.